Не хочу другой судьбы,
Где есть не я, где есть не ты.
Благодарю сейчас и здесь
За всё, что нет, и всё, что есть.
Услышав тяжелые, явно резкие шаги в направлении кухни, все естество Лиса вмиг восторжествовало. Перспектива просидеть в одиночестве весь вечер и всю предстоящую ночь показалась ему сродни казни на электрическом стуле, только с тем отличием, что эту казнь он устроит себе сам. Во вполне удобном, пусть и высоком кресле рядом со столом, с сигаретой в руке и с переполненными отчаяния мыслями. Будь в квартире этаж второй-третий, он бы нашел, как выкрутиться, в крайнем случае смастерив веревку из всего их запаса простыней. Но этаж, к сожалению, был тринадцатым.
"Здесь у всей лестничной площадки простыней не хватит", - выдавил из себя воспаленный мозг Джулиана, меж тем как тот безотрывно наблюдал за какой-то точкой в окне. В конце концов он ожесточился.
"Даже не посмотрю на него. Не обернусь. Пусть делает, что хочет. Закрывает меня, идет гулять, кататься, развлекаться. Это не мое дело. Я могу всю ночь сидеть здесь и курить, пока у меня не кончатся все сигареты. А завтра ты приплетешься домой под утро, усталый и злой как черт, и снова наорешь на меня за то, что я не открываю окон, когда курю. Ты все равно все забудешь."
Наконец, услышав, как он приблизился к столу и предположительно поднял кошелек, Лис прекратил курить, затушив едва начатую сигарету, -верный знак, что он чем-то подавлен или сильно раздражен, в другом случае он бы просто не простил себе такого поступка.
- Ты вроде собирался куда-то уходить, - изящно сложив руки на коленях, словно леди эпохи Елизаветы Второй, он по-прежнему наблюдал за светом чадящего на другой стороне улицы фонаря. Попытка показать ему, что он абсолютно равнодушен к его возвращению, пусть даже за кошельком, провалилась, как слишком тучный актер, поднявшийся на авансцену.
"И пойду, - скажешь ты, и уйдешь. Ты уйдешь, потому что не можешь иначе. Мы с тобой оба - непрошибаемо гордые циники, и покуда навстречу не пойдет первый, второй даже не сдвинется с места," - мысли, едва не кричащие о себе у него в голове, заставили разум помутиться, а руки, доселе спокойно лежащие на коленях, резко вскинуться к вискам в почти рефлектором жесте.
"Только не трави мне душу своим взглядом мне в спину, который режет мои нервы похлеще отравленного ятагана. Если ты собрался уйти, то просто уйди, не стой здесь, вынуждая меня сломаться. Ты ведь прекрасно знаешь, что долго я не протяну. Лед тает, когда его выносят на солнце."
Мысли, как густое кипящее марево, роились у него в голове, заставляя до боли прикусить губу и еще приставлее вглядываться в темноту, словно заставляя себя поверить в то, что фонарь - никакой не фонарь, а маяк. Что его свет указывает путь, словно рука, ведущая слепого сквозь его погруженную во тьму жизнь.
Отредактировано Julian Morel (13-07-2011 01:47:55)