«Что за жизнь такая? Даже машину не могу водить… С государства, что ли, деньги за такси стребовать? Или со страховой? Или, может, с того гада, который огреб пожизненное?!» - конечно, деньги на то, чтобы заплатить за такси, у Кэтрин водились, но сам факт того, что она была вынуждена вызвать такси, чтобы добраться до управления, ее жутко бесил, и, когда она расплачивалась с водителем, выбираясь из машины, внутри нее все клокотало.
Естественно, Кэт могла попросить подбросить ее до работы и одну из дочек, и напарника, и даже бывшего мужа, однако все эти варианты отпадали по одной простой причине: узнай кто-либо из них, что она сегодня собралась на работу, и ей бы не дали выйти из дома, привязали бы к кровати и прочитали бы лекцию о халатном отношении к своему здоровью, а на это она была категорически не настроена. Ей хотелось работать, дома детектив буквально задыхалась от ничего не деланья, постоянной заботы и лечения, а мысль о том, что где-то там идет жизнь, заставляла ее сгорать от зависти и любопытства. Да-да, именно от любопытства, потому что каждое преступление для нее было в первую очередь человеческой историей, историей горя несчастной жертвы и историей становления преступника, ведь нарушителями закона не рождаются, ими становятся.
Чтобы улизнуть из дома, женщине пришлось встать ни свет ни заря – осознать размеры принесенной ею жертвы можно только зная, как она ненавидит вставать рано по утрам – чтобы не просто не наткнуться ни на кого из своих домочадцев, но еще и прийти на работу раньше коллег, вернее, одного коллеги, по совместительству начальника, напарника и лучшего друга. И вот, когда часы показывали только половину девятого – несусветная для нее рань, просто несусветная – психолог уже стояла у входа в управление, вдыхая утренний воздух и радостно взирая на огромное и с виду неприветливое здание.
«Берегитесь, преступники, я иду!» - на ее лице играла веселая улыбка предвкушения насыщенного дня, и ее настроение, казалось, ничего не могло испортить, даже боль в ноге, которая, конечно, не была невыносимой, но являлась, по мнению Китти, совершенно лишним дополнением к ее образу бравого полицейского, испорченному явной хромотой. Рассудив, однако, что трость испортит его еще больше, она спокойно оставила ее дома на столе, придавив ею записку для девочек о том, что она ушла на работу и что беспокоиться не надо. Здравый смысл, разумеется, подсказывал ей, что пара слов на клочке бумаги не спасут ее вечером от все той же сцены и все того же привязывания к кровати, но это, с одной стороны, ее не сильно беспокоило, а с другой, до вечера еще был целый день.
- Доброе утро, доктор Росс, - удивленно пробасил молоденький и очень сонный полицейский, сидевший рядом с лифтом на первом этаже.
- Доброе, Райан, еще какое доброе, - подмигнув ему, Кэт вошла в лифт, нажала кнопку нужного этажа и всю дорогу до офиса, включавшую, кроме подъема, еще и пересечение половины этажа и огромной общей комнаты, насвистывала какую-то незатейливую дискотечную мелодию.
Достав из кармана брелок с ключами, Росс весело встряхнула ими, выбирая из связки нужный, с черной головкой, повернула его три раза в замке против часовой стрелки и очутилась в кабинете. В кабинете Эдварда, от которого у нее, как у его заместителя, был ключ.
«Посмотрим-посмотрим, что тут у нас…» - обойдя письменный стол, американка начала не спеша перебирать и попутно просматривать все документы, лежавшие на нем, пока не наткнулась на увесистую папку, очень похожую на те, в которых у них в отделе хранились свежие дела.
«Вот теперь-то я и узнаю, что ты от меня скрывал весь этот месяц», - возможно, слово «скрывал» было не самым удачным, Олдард просто отказывался говорить с ней о работе, навещая ее, а делал он это, следует отметить, через день.
Более или менее аккуратно водрузив бумаги обратно, детектив, захлопнув дверь снаружи, не спеша удалилась с места преступления в свой гораздо более маленький, но точно более уютный кабинет спокойно изучать материалы дела, запивая их, так сказать, крепким черным кофе с молоком.